Стереозвук, ботаника, Бах

Пароль: крахмал, белок и жир!
Отзыв: калий, фосфор и азот!

Узнали? Правильно, это с урока ботаники, пятый класс, 11 лет: органические и минеральные вещества, необходимые растению для жизни. Знания, прочно заложенные на всю жизнь замечательной учительницей в школе. Учительницу звали Елизавета Михайловна Гоздаченко. Несколько раз мне от неё незаслуженно влетело, и я запомнил это как подростковое прозрение, чувство несправедливости, смешанное с сочувствием к человеку, которого мы, мой класс, довели до нервозности. Один из этих случаев стоит в моей памяти отдельно, но если рассказывать его, то надо начать немного раньше.

Однажды на уроке рисования… Нет, если уж рассказывать эту историю, то надо совсем по порядку.

Это была очень холодная и очень снежная зима. Снег лежал не ниже, чем по колено, и в нём протаптывали узкие дорожки. Я был безнадёжно, болезненно, обсессивно влюблён в одну девочку, и поэтому всё, что происходило в эти два года, навсегда ассоциируется с этим чувством.

Уроки рисования иногда вёл практикант, студент пединститута, высокий, красивый бородач со звучным именем Борис Михайлович Рабинович, по кличке, конечно же, Бэрримор. Однажды перед уроком он не занял место учителя, а разместился на задней парте ещё с парой студенток, следует понимать, чтобы наблюдать за ходом урока. Заметив, что одноклассники окружили студентов плотным кружком, я обнаружил себя протолкнувшимся туда же, чтобы понять, что же там происходит. Демонстрировалось чудо техники: японский суперкомпактный стерео плейер. Собственно плейера я так и не увидел, увидел только тонкие, ажурные наушники с оранжевыми поролоновыми прокладками («амбушюры», как подсказывает словарь, хотя в наше время их называли лопухами). Но эти не были «лопухами», это было настолько изящное и филигранное произведение технологии, что, казалось, оно пришло из фантастического мира будущего, прямо из миелофона Алисы. Видимо, глаза мои вытянулись вверх, как у мультяшного зайки, и продолжали вытягиваться, потому что Бэрримор, заметив такое дело,  загадочно подмигнул мне и спросил «хочешь попробовать?». Он аккуратно и осторожно надел на меня наушники, строго спросил «готов?» (на что я, затаив дыхание, кивнул), и щёлкнул кнопкой где-то во внутреннем кармане своего пиджака.

Вы никогда не сможете представить себе ощущения советского школьника, впервые в жизни услышавшего стереозвук. Музыка была везде: вокруг меня, со всех сторон, сверху, снизу. Играло что-то очень лёгкое, очень жизнерадостное, подтанцовывал ритмичный ударник, веселились скрипки и флейты, а где-то справа, впереди и наверху вольно и беззаботно щебетало пианино. Это было потрясение. Наушники были с меня аккуратно сняты, и далее, видимо, прибор испытывали другие одноклассницы и одноклассники.

Полученные впечатления требовали немедленного конструктивного действия. Придя домой, я собрал из «электронных кубиков» небольшой радиоприёмник. Электронные кубики — это детский конструктор, в каждом кубике — радиодеталь, а соединяются они без пайки, вроде Лего. Но вот наушники в конструкторе были уродливейшие, и я отправился в магазин радиотехники за чем-то, более достойным своего возвышенного порыва. Правда, те наушники, которые я мог позволить себе по имеющемуся бюджету карманных денег, были ненамного красивее. Я не знаю, удавился  бы при их виде дизайнер того оранжевого чуда, но по сравнению с ним, они выглядели примерно как деревянная телега рядом с блестящим Феррари. Крупные, в форме ведёрка из грубого пластика. И вот, вечером в темноте я возвращаюсь из магазина по протоптанной в снегу тропинке, с приёмником в кармане и в наушниках (ещё старых) под шапкой, на проводке, пропущенном под курткой. Слушаю радио, и узнаю, что завтра, в 12:45, на этом же канале будет передача про творчество Баха. 12:45 — это точно то время, когда я буду идти из школы домой, поэтому я решаю притащить приёмник в школу (а вовсе не для того, чтоб похвастаться одноклассникам).

На перемене перед уроком ботаники я демонстрирую прибор мальчишкам в классе, у окна, где лучше ловит радио. Тут нас неожиданно застаёт звонок на урок, и мы в спешке рассаживаемся где попало, а не где положено, и я оказываюсь за одной партой с Серёжей Марченко. Вот на этом уроке и было то незаслуженное замечание. Учительнице кто-то мешал болтовнёй, и она сделала замечание мне, якобы это я разговариваю, и, якобы, мы специально сели с Серёжей рядом, «чтоб болтать». Конкретно в тот день это было неправда. Я вообще был мальчишка подвижный и шумный, но именно на том уроке, честно, болтали не мы. Но честное-пречестное слово, я ни капли не обиделся на уважаемую Елизавету Михайловну. Я тогда почувствовал нечто вроде сочувствия и сострадания: надо же, как её достали, вот как ей трудно.  В те годы она была изрядно измучена нами, учениками, и временами бывала раздражительна. Кто в родном городе — передавайте ей самый тёплый привет.

На обратном пути из школы я начинаю слушать обещанную передачу про Баха. Уже через пять минут я дома, и поспешно ищу прибор с качеством звучания получше, чем мой маленький приёмник из кубиков. Дед Золман пытается мне что-то сказать, спросить, но я его торопливо прерываю «дедушка, дедушка, сейчас пока не могу слушать, я тут приобщаюсь к классике». Я отыскиваю старый бабушкин приёмник, громоздкую Ригу-103, второпях подтаскиваю к окну, настраиваю и слышу, уже в лучшем качестве, знаменитую «Шутку» (Badinerie из второй оркестровой сюиты). Там же я узнаю, что Бах был большим любителем и непревзойдённым мастером органа, и тогда я решаю, что отныне я фанат Баха, и это будет мой любимый композитор.

В этом возрасте всё делается немедленно, решительно и навсегда. Я тут же побежал в кассу органного зала: когда у нас тут следующий концерт Баха? В пятницу играет Ваагн Стамболцян? Отлично! Вечером я уже заявляю родителям: мама-папа, я теперь люблю Баха и в пятницу иду на концерт в органный зал, вот и билет уже есть. Родители отнеслись к этому известию спокойно и благосклонно, мама даже потом сходила со мной однажды на концерт, когда приезжал из Москвы Сергей Диденко.

Спустя какое-то время я рассказал о новом увлечении своему учителю гитары. Это был Марк Ильич Оксман, тонкий и интеллигентный молодой человек с перфектными манерами, фанат и виртуоз своего дела. Сам он увлекался испанской гитарой и фламенко, а про Баха выразился, что не смог прослушать концерт с 25-ю прелюдиями подряд. В общем, он тоже одобрил моё увлечение, и даже, в знак особого расположения, дал мне разучить Бурре Баха. Это вещь небольшая, в меру сложная, но вполне многоголосная.
Все люди здесь упомянуты под своими настоящими именами, потому что про них всех я помню только хорошее.

И теперь достаточно вспомнить что-то одно, пусть даже крахмал с урока ботаники, и сразу оказываешься в том времени, когда зима, снег, влюблённость и Бах. Прелюдия ми-бемоль-минор, восьмая из хорошо темперированного клавира, навсегда ассоциируется у меня с мягкими, снежными зимними вечерами. Когда пару лет спустя по телевизору показали мультик Норштейна «Сказка сказок», я был более чем удивлён, что в нём под эту самую прелюдию показана зима и идёт снег. Конечно же, Бах до сих пор остаётся моим самым любимым композитором, я помню наизусть множество его произведений, и так же искренне и трепетно ими восхищаюсь. А девочка, которой я был болен в то время, теперь моя жена, но это уже совсем другая история.

Позвоните родителям.